Часть третья.Жестокий век. II

Балтийская Русь

             

Один из камней с молитвенной надписью о помощи Борису. Отмель Западной Двины.              К.Лебедев. Полюдье.

Молчат гробницы, мумии и кости.
Лишь слову жизнь дана.
Из тьмы веков на мировом погосте
Звучат лишь письмена.

И. Бунин

Итак, мы убедились, что латышские учебники истории последовательно утаивают тот факт, что к началу XIII века на территории восточной Латвии уже сотни лет проживали славяне-русы и существовали славянские поселения, которые мирно соседствовали с городищами латгалов и ливов. Более того, эти земли бесспорно входили в административную систему древней Руси. Временем отсчёта можно считать X век, когда поход Владимира Святого на Полоцкое княжество определил их принадлежность Киевской державе. Тогда же, в X веке, река Даугава становится западным ответвлением легендарного торгового пути из Варяг в Греки. В древнерусских летописях, среди народов, которые «иже дань дают Руси» упоминаются литвины, эсты, земгалы (земигола), курши (корсь), ливы (либь). Об этом же говорит и автор знаменитой «Повести временных лет», относящейся к началу XII века. Влияние Полоцкого княжества распространялось на всё нижнее течение Западной Двины (Даугавы), вплоть до берегов Венедского залива, именуемого ныне Рижским. О правах русских князей напоминали «камни Бориса», лежавшие по берегам в среднем течении реки. Выбитая надпись «Помоги, Господи, рабу твоему Борису», связана с именем Бориса Всеславовича. На Большом камне в Ницгале (Даугавпилсский район) есть надпись кириллицей: «Да не убоится душа моя врага моего, яко твёрдою рукою десницы отрасль Святополка Александр». По мнению авторитетных исследователей, речь здесь идёт о Святополке Изяславовиче, князе Киевском и Новгородском, современнике Владимира Мономаха. Город Юрьев (ныне – Тарту) был основан в 1030 году Ярославом Мудрым и назван христианским именем этого князя.
Вообще князья и дружинники нередко посещали балтийские вотчины, отправляясь «на полюдье». В Ипатьевской летописи под 1117 годом записано: у князя Рюрика Ростиславовича на пути из Новгорода в Смоленск родился сын Михаил. Произошло это в Лючине (ныне г.Лудза). В честь этого события князь поставил там церковь во имя Св. Михаила. Так что не случайно немецкий монах Мейнард, как пишет Генрих Латвийский в своей «Хронике Ливонии», испрашивал разрешения у полоцкого князя Владимира на проповедование христианства в его землях и строительство церкви в Икесколе (Икшкиле). Тогда же Папа римский Климент III в послании к бременскому архиепископу прямо указывает, что Икшкильское епископство основано на Руси (in Ruthenia).
Естественно, что находясь в рамках соответствующей административной системы, подданные обязаны платить подати, или, по-нынешнему, налоги. Почему-то это грустное обстоятельство сегодня никого не шокирует и воспринимается, как должное. Но, относительно событий восьмисотлетней давности, латышские учебники истории с трагической интонацией вопиют о т.н. «дани», которую злые русские собирали с несчастных балтов. Те, оказывается, «упорно боролись за свою политическую независимость, т.е. против уплаты дани». Класс! Оказывается, можно не платить налоги государству, объявив это «борьбой за политическую независимость». Интересно, а как бы отнеслись к подобной постановке вопроса латвийские налоговые службы? Напомним, что в США неуплата налогов относится к серьёзнейшим антигосударственным преступлениям. Конечно, формально можно сказать, что сегодня налоги взимаются как процент с доходов частных и юридических лиц, но в старину власть в такие тонкости не вникала. В Древней Руси князья и их вассалы с дружинами ежегодно объезжали свои владения, собирали подати, вершили суд. Эти поездки назывались полюдье. Налоги вносились чаще всего натурой (меха, мёд, воск, янтарь) и были тогда совсем не обременительны. Защита, получаемая от княжеских дружин, и спокойная охраняемая торговля ценились дороже мифической «независимости», при которой мирные поселения постоянно подвергались набегам и грабежам воинственных соседей. Места остановок при сборе податей носили название «погост» (латыш. pagasts) – от слова «гостить».
Латгалы и ливы традиционно выплачивали полюдье полоцким князьям. Область Талава, соседствовавшая с эстами, а также северо-восточная земля Атзеле, были зависимы от властей Пскова. О политическом влиянии Руси сохранилась память в словах: sods (суд), soģis (судья), robeža (рубеж, граница), kalpi (холопы) и т.д. Известна древняя русская пословица: «Артель суймом крепка». Суйм, или суем, сейм -- сходка, общее собрание. Кстати, именно так Saeima называется парламент Латвии.
Согласно одной из легенд, город Краслава получил своё имя от кривичей, называвших это место «красной (красивой) лавой» (лавочным прилавком). По тому же преданию в X веке Краслава являлась вотчиной полоцкой княжны Рогнеды Гориславы. С её пребыванием в этих краях легенда связывает «Театральную горку», на которой много позже, в XVIII-XIX веках, давали представления, откуда и название самой горки. Упоминаемый в летописях город Володимерец, ныне Валмиера, был назван так по имени князя Владимира псковского, который был там судьёй.
Через славянские земли в Прибалтику доставлялись металлы: бронза – из Дунайских земель, серебро из Трансильвании, золото – с юга. Раковины каури, которые привозились с Индийского океана и использовались как ожерелья, известны на территории Латвии с VII века. Предметы роскоши везли из Византии, из Балтии же вывозили пушнину, воск, мёд, янтарь. Но, в основном, Прибалтика тогда, как и сейчас, являлась транзитным мостом между Западом и Русью. Хотя, хронист Адам Бременский свидетельствует, что сами местные жители «ограничиваются грабежом проезжавших купцов и вынуждением у них пошлины». Торговые пути проходили по морям и рекам. Предприимчивые русские купцы обогатили в те времена латышский язык новой лексикой: tulks (толмач), tirgus (торг, рынок), bezmens (безмен), pods (пуд), mērs (мера), cena (цена), zelts (золото), sudrabs (серебро), kupcis (купец), katls (котёл), bļoda (блюдо), kažoks (кожух, тулуп), zabaks (сапог) и др.
С бойкой деятельностью русских торговцев, толмачей и путешественников, возможно, связано наименование населённого места Митава (г.Елгава) – места мены товаров, произошедшего от латышского слова mīties (меняться).
Культурное влияние Древней Руси сказалось и в том, что уже с X века на территорию нынешней Латвии стало проникать христианство, прежде всего православие. Даже хронист Генрих Латвийский был вынужден признать, что к моменту прихода сюда немецких «цивилизаторов», среди местных жителей, наряду с язычниками, было немало крещёных людей. Правда, в отличие от западных поборников «истинной веры», русские власти не стремились поголовно окрестить своих подданных. Достаточно было того, что христианами были князья, дружина и представители местной знати. Никто не стремился ломать души латгалов и ливов, заставляя их насильно принимать чужую веру. Приобщение к православию шло достаточно мирно и последовательно. Иное дело, немецкие псы-рыцари, которые позднее огнём и мечом доказывали заблудшим грешникам все достоинства католицизма, попутно присваивая их имущество (так, в наше время уже Ирак приобщается к прелестям мировой цивилизации ценой гибели тысяч своих мирных граждан). Из древнерусского происходят такие, связанные с церковной жизнью заимствования в латышском языке, как baznīca (божница, церковь), krusts (крест), svēts (святой, священный), svētki (святки), svece (свеча), zvans (звон, колокол), grēks (грех), gavēt (говеть, поститься), karogs (хоругвь), nedēļa (неделя) и др. При археологических раскопках часто находят предметы христианского культа, нательные крестики (из Византии или русского производства), подвески с изображением святых. Хотя, конечно, масштабы распространения православия, как пишет один деликатный историк, «были несоизмеримы с успехами немцев в распространении католицизма в XIII веке». Но мы уже знаем кровавую цену этих «успехов»!
Поражает одно обстоятельство. Существуют более чем веские основания для признания бесспорной принадлежности территории нынешней восточной Латвии древнему полоцкому княжеству, но официальные латвийские дятлы упорно талдычат о том, как «свободолюбивые жители древней Латвии» боролись против русских «оккупантов». Причём, в качестве примера такой борьбы приводится ЕДИНСТВЕННЫЙ достоверный факт, как в 1107 г. (по другим данным в 1106) земгалы разгромили войско незадачливых князей Всеславовичей, потерявших тогда 9000 воинов. Безусловно, случай вопиющий. Хотя тенденцией его называть всё же несправедливо. Мы помним судьбу Игоря, который был уничтожен вместе со своей дружиной возмущёнными его необоснованными претензиями древлянами. Ну, так и что, это даёт право говорить о «свободолюбивых древлянах», которые боролись «за политическую независимость» от Киевской Руси? Полный бред. Напротив, покарав князя-беспредельщика, древляне без затей предложили его безутешной вдове Ольге здоровую альтернативу в виде своего князя Мала. Но никто и не заикался о выходе из состава державы и образовании «самостийной Древлянии». Мы не знаем всех подробностей несчастного земгальского похода. Но противопоставлять русских «захватчиков» и «независимых» балтов, значит элементарно передёргивать историческую правду. Кстати, почему-то вы нигде не найдёте историй о том, как с русскими «захватчиками» боролись латгалы и ливы, которым, между прочим, как раз злыдни земгалы (жемайты) частенько досаждали. Так что, не был ли поход полоцких князей в Земгалию как раз попыткой защитить своих подданных от грабительских набегов вредных соседей?
Давно пора открыто и честно признать главное. Именно включение балтийских земель в культурно-политическую среду Древней Руси способствовало экономическому процветание народов, проживающих там, и являлось фактором культурно-цивилизующим. Верховная власть древнерусских князей над прибалтийскими народами не нарушала их хозяйственного уклада и общественной жизни. Наоборот, всё свидетельствует о том, что русские князья предоставляли своим т.н. «данникам» полную свободу внутреннего управления и хозяйственной жизни. Археологические раскопки показали, что в IX-XII вв. «восточное влияние» на территории Латвии абсолютно преобладало, причём в это время наблюдается резкий подъём культуры быта, ремесленного производства и уровня зажиточности населения. Особенно это заметно по вещам, обнаруженным в захоронениях. Наиболее массовый предмет – посуда, с линейным или волнистым орнаментом, которая ничем не отличается от общеславянской. Такие же горшки находили и у земгалов, и в латгальских городищах. Маленькие пряслица из красного камня-шифера, что производились только на Волыни. Серебряные и бронзовые витые браслеты, фибулы, разноцветные бусы, оковки поясов и многие другие украшения, которые находят в погребениях древних латышей, по приёмам ремесленной обработки воспроизводят соответствующие изделия на Руси. В Прибалтике появляются вещи из Приволжья, боевые топоры из степного юга, мечи киевских оружейников. Работой киевских мастеров были и подвесные орнаментированные замки (значит, появилось, что запирать!). К этому же периоду относятся находки кладов серебряных слитков, найденные во многих местах, например, в районе Риги, Даугавпилса, Цесиса и др. В X-XI вв. были зарыты богатые клады арабских и византийских монет. Это говорит о том, что изменился характер торговли. Если раньше всё выражалось простым, натуральным обменом продуктов одного на другой, то теперь в качестве мерила стоимости используется серебро. Соответственно весу смоленской гривны выработалась местная денежная единица – озеринь (около 100 гр. серебра). Происходит накопление денег и драгоценностей в руках представителей местной знати, бояр. Трудно представить, какие открытия, какие тайны ещё скрывает от нас латвийская земля! Но, видно, нескоро лопата учёного-археолога коснётся запретных вопросов латвийской истории.
В ту же эпоху появляются первые города и первые государственные образования на территории нынешней Латвии. Казалось бы, каждое из этих мест достойно золотого памятника и подробнейшего научного исследования. Ведь речь идёт о временах самой ранней государственности, о колыбели латвийского национального самосознания! Но как это не парадоксально, именно подлинная история первых латвийских городов, в частности, Ерсики, уже многие годы находится под негласным запретом. И это тоже один из самых неудобных секретов латвийской истории!


Потерянные княжества

Л.Кузнецов. Тревожные времена.

Вам - воителям ярым минувших времен,
Вам - рахманов-волхвов синеглазым сынам,
Вам - носителям древних священных имен,
Ненавистных дорвавшимся к власти рабам...

Велеслав «Слава!»

Сегодня Ерсикское городище представляет собой поросший деревьями холм, прижавшийся к самому берегу Даугавы. На дороге Рига-Даугавпилс нет никаких указателей, или памятных знаков, которые могли бы подсказать, где находилась столица древнейшего латвийского княжества. Его и не заметишь, проезжая через посёлок, до сих пор сохранивший старое имя. Нет ни музея, ни памятника на самом городище. Лишь виднеется у подножия холма небольшой камень с металлической пластинкой, где указано, что это всё-таки она, та самая легендарная Ерсика… Это место могло бы стать подлинным археологическим Клондайком. Окрестности городища почти не потревожены позднейшей хозяйственной деятельностью. Здесь, по причине малой плодородности почвы, не пахали, не сеяли, используя эти земли лишь под пастбища. И потому достаточно лопате археолога снять лишь несколько сантиметров грунта, как открывается насыщенный находками богатейший культурный слой древнего города. Этот город так и не был до конца исследован учёными. Более того, скорее всего, он так и останется одной из тайн минувшего времени. И дело тут не только в отсутствии средств на проведение полномасштабных археологических исследований. Просто, слишком неожиданными и опасными для официальной идеологии нынешнего латвийского государства могут оказаться находки, сделанные тут. Мало ли что… Территория Ерсикского городища сегодня приватизирована и передана в частное владение. Теперь новохозяин может развернуть здесь бурную деловую деятельность, построить что-либо, или перекопать – его полное право. Тысячу лет хранил этот холм свои тайны и, может статься, что не откроет он их уже никогда.
Найдены остатки древних городищ в Талси, Кулдиге, Тервете, Межотне, Асоте, Кандаве и ещё во множестве других мест. Древние хроники донесли до нас имена некоторых владельцев отдельных замковых поселений: Ако, Каупо, Ламекин, Русин и другие. Кроме владений «куршского короля» Ламекина, известны лишь четыре серьёзных государственных образования, которые с полным основанием можно отнести к небольшим княжествам. Это Земгальские земли, во главе с правителем Виестартсом, Талава, во главе с Таливалдом, Кокнесе, во главе с Ветсеке, и крупнейшее из всех Ерсикское княжество, во главе с Висвалдисом. И если в отношении первых двух мало сомнений в их балтском происхождении, то по поводу Ветсеке (Вячко) и Висвалдиса (Всеволода) уже не одно десятилетие ведутся идейные споры. Но при любом раскладе, и Талава, и Кокнесе, и Ерсика безусловно относились к землям Древней Руси!
К великому сожалению, до нас не дошли летописи Полоцкого княжества – ценнейший исторический источник, способный прояснить многие тайны прошлого Прибалтики. Чтобы доискаться до Истины, надо кропотливо и тщательно собирать крупинки информации и самых отрывочных сведений. У нас нет никаких сомнений в том, что правитель Таливалд и его храбрые сыновья были латгалами. Но в отношении Вячко и Всеволода сведения противоречивы. Ещё историк Карамзин в одном из примечаний о Всеволоде в соответствующем месте «Истории Государства Российского» приводит свидетельство немецкого источника. Клянясь епископу Альберту в верности, Всеволод называет его «пачка», что немецкий источник, а вслед за ним и Карамзин расшифровывают как «батюшка» (следовательно, Всеволод говорил по-русски!). Знаменитый Татищев, рассказывая про Вячко, ссылается на летопись Еропкина, где повествуется о Борисе Давидовиче полоцком, жене его Святохне и сыновьях Васильке и Вячке. Увы, эта летопись погибла в 1812 году во время Наполеоновского нашествия. Казалось бы, след утерян, тем более, что масса родовых архивов дворянских семей России безвозвратно сгинула в огне Гражданской и Мировых войн. Но, к счастью, нашёлся историк, который ещё в предреволюционные годы провёл колоссальную исследовательскую работу, буквально по крупицам разматывая генеалогические клубки и сверяя родовые предания, восстанавливал историческую правду. Его звали Михаил Александрович Таубе.
Он родился 15 мая 1869 года. Юрист-международник и историк. Доктор международного права. Профессор Харьковского и Петербургского (1903-1911) университетов. Юридический консультант МИД (1906-1911). Вице-директор второго департамента министерства иностранных дел. Он был действительным членом Императорского Исторического общества, Имп. Общества ревнителей исторического просвещения, членом Московского археологического института, Витебской, Тульской и Псковской губернских учёных архивных комиссий и Псковского археологического общества. Особое значение для него всегда имела генеалогия. Михаил Александрович стал одним из учредителей Русского генеалогического общества в Петербурге (1896). С 1905 он также действительный член Историко-родословного общества в Москве. С 1917 г. в эмиграции в Финляндии, затем в Берлине и в Париже. Член общества «Икона» в Париже. Член Международного трибунала в Гааге, один из крупнейших специалистов по международному праву Европы. Скончался 29 ноября 1961 года в Париже. Несколько скупых строк биографии, за которыми скрывается жизнь долгая и яркая, жизнь настоящего рыцаря науки, подлинного служителя музы Клио. К сожалению, эмиграция вычеркнула имя этого замечательного учёного из анналов советской исторической науки. Он и его исследования были под запретом. Но забавно, что и сегодня открытия М.Таубе, мягко говоря, не приветствуются в современной Латвии.
Так вот, основываясь на своих кропотливых научных изысканиях, Таубе сделал однозначный вывод, что правитель Ерсики, упоминаемый в Хронике Генриха Латвийского, это никто иной, как Всеволод Мстиславич, сын Мстислава Романовича смоленского. Учёный доказывает, что после 1215 г. Всеволод, «князь Герцике», на целых 10 лет, до августа 1225 года исчезает из поля зрения автора Хроники. А в это же время в Пскове появляется князь Всеволод Мстиславич, участвовавший в дальнейшем в двух походах на Ливонию, а также в Липицкой битве 1216 г. После изгнания его новгородцами в 1221 году Всеволод Мстиславич упомянут в перечислении князей, бывших при Калке. Потом он в 1224 г. появляется на съезде князей в Киеве, а затем исчезает из русских летописей как раз к тому времени, когда в Хронике Генриха вновь появляется описание деятельности «князя Герцике» в Ливонии!
Исследователь допускает, что князь Всеволод Мстиславич мог быть родственником Бориса полоцкого, и формулирует своё определение так: «Происходивший от Рюрика в 11 поколении, женатый на дочери литовского вождя, Всеволод Мстиславич, из рода князей смоленских, был около 1200 г. призван стать удельным князем великого княжества полоцкого (бывшего в то время под сильным влиянием Смоленска), может быть, как родственник великого князя полоцкого и, вероятно, как двойная гарантия против Смоленска и литовцев». Последнее известие о нём относится к 1239 г., когда согласно Лаврентьевской летописи Всеволод Мстиславич стал смоленским князем. Таким образом, один из авторитетнейших в Европе специалистов по генеалогии ещё в начале XX века однозначно относил Wissewalde, «князя Герцике», к русским князьям древнего рода!
Исследование М. Таубе, вообще обладающее генеалогическим уклоном, интересно ещё и тем, что автор научно обосновал своеобразную и далеко не случайную тенденцию старейших немецких фамилий в Прибалтике считать себя потомками древних владетелей страны, русских князей или ливских вождей. Например, потомками Всеволода из Герцике считал себя род фон Икскюль. Исследуя эту семейную легенду, М. Таубе выяснил, что передача в 1224 г. Всеволодом половины его владений в Герцике в лен рыцарю Конраду фон Мейендорф связана была с женитьбой этого рыцаря на дочери Всеволода. Овдовев, она вышла замуж за рыцаря Иоганна фон Бардевис, родоначальника фон Икскюлей. Таким образом, род Бардевис-Икскюль оказывается владетелем значительной части бывшего княжества, и «наследники», упоминаемые в одном акте 1239 года, это внуки Всеволода, дети его дочери. Аналогично ведут свой род фон Тизенгаузены (от Софии, дочери Вячко), фон Унгерны (от Каупо и псковской княжны), фон Буксгевдены (от Владимира псковского). Велико значение подобных фактов. С одной стороны, завоеватели Ливонии, нижнесаксонские выходцы, в сущности, не что иное, как авантюристы без будущего у себя на родине. Они действительно могли пытаться закрепиться в стране не только силой оружия, но и наследственно. В любом случае, ссылки на родственные связи с русскими князьями, сохранившиеся в фамильных преданиях, говорят о том высоком статусе и значении, которое они занимали в древние времена на Ливонской земле.

Нашествие

Брат-рыцарь Ордена меченосцев.

Из недоброй земли по рекам приплыла
Чудо-рыба, охотник по души людей...

Велеслав «Моление Перуну»

В 1184 году в устье Двины высадился монах Мейнард, ищущий для римской курии новых доходов. Он обратился к полоцкому князю Владимиру Всеславичу, которому ливы, еще язычники, платили дань, за разрешением проповедовать в этой земле. Это явление благочестивого монаха и стало началом тевтонской экспансии. 1200 год. Епископ Альберт Буксгевден, по словам К.Маркса, «паршивый бергенский каноник», на двадцати трех кораблях прибывает сюда, подлым обманом захватывает ливских старейшин и вынуждает их предоставить ему место для постройки укрепления. В следующем, 1201 году начинается строительство крепости Риги – форпоста немецкой агрессии. Ставилась под контроль вся торговля по реке, верховья которой принадлежали русским. Это была стратегическая «свинья» -- военный, экономический, религиозный клин в средостение Прибалтики. Со временем колония немецких миссионеров, купцов, профессиональных вояк, искателей приключений разрасталась: захватывала чужие земли, насильственно обращала в католичество окрестное население, привлекала на свою сторону местную знать, засылала на восток и юго-восток знатоков торговых, религиозных и военных перспектив. Учредилось ливонское епископство. В 1202 году появляется духовно-рыцарский Орден меченосцев. Русские купцы, добиравшиеся до земли пруссов, впервые увидели мечи на белых плащах. Плащей с крестами и мечами становилось все больше, и всё чаще они мелькали по окраинным землям Руси. Пестрая западная орда вначале предавала огню и мечу береговые селения прибалтийских славян, пруссов, ливов, эстов, причем война с пруссами велась на полное уничтожение этого мужественного народа. В разноязычных летописях первой трети XIII века немало страниц, повествующих о героическом сопротивлении захватчикам, о кровопролитных войнах, когда рядом с балтийскими ополчениями сражались русские. 1216 год. Эсты просят «полоцкого короля» Владимира помочь им «теснить войной» западных рыцарей, и русская рать отправляется в поход, к которому присоединяется новгородско-псковское войско. Началась «великая война русских и эстов против ливонцев». 1219 год. На подмогу крестоносцам идут войска датского короля Вольдемара II. Датчане захватывают северные районы эстонской земли, закладывают крепость Ревель. Крестоносцы продолжают наступать по югу. Единственное спасение эсты по-прежнему видели в помощи Руси и общенародном сопротивлении. По их просьбе в Юрьеве, Вильянди, других крепостях были размещены гарнизоны псковитян и новгородцев. Старейшины призвали народ к восстанию. Пользуясь, однако, превосходством в вооружении и осадной технике, рыцари разбивали войска отчаянно сражавшихся эстов и брали крепость за крепостью. Героически сопротивлялась Вильянди; после ее падения всех русских, как пишет немецкий хронист, «повесили перед замком на страх другим русским». Полоцкое княжество, находившееся в силу исторических условий в относительной политической изоляции от остальной Руси, не могло своими силами защитить вассальных ливов, новгородцы и псковитяне -- эстов: слишком большая сила ломила с запада. 1221 год. Великий князь владимирский Юрий Всеволодович направляет свои войска в землю ливов, осаждает Ригу; эсты снова поднимают всеобщее восстание. Война идет с переменным успехом. Ни Риги, ни Ревеля взять не удалось, отбить Вильянди тоже. Правда, у русских и эстов оставалась еще сильная крепость Юрьев, основанная два века назад Ярославом Мудрым. 1223 год. Прибалтика истекает кровью и, кажется, что это кровь людей запеклась и закаменела в красном прибалтийском янтаре... Старейшины эстов снова прибыли, как пишет немецкий хронист Генрих Латвийский, «в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян».
Это было тяжкое время. Тот самый страшный год, когда «короли» и богатыри русские почти все полегли на реке Калке! Как сообщает Ипатьевская летопись, «приде неслыханная рать, безбожные Моавитяне, рекомые Татарове». Об этом сообщили русским князьям половецкие гонцы и беженцы: «А еще не поможете нам, мы ныне изсечены быхом, а вы наутре изсечены будете». К чести наших предков, ни наступление врагов с запада, ни феодальная раздробленность, ни княжеские распри, ни сжатые сроки для всеобщей мобилизации не помешали сбору с обширных территорий русских войск, чтоб защитить восточных соседей от угрозы полного уничтожения, обезопасить свои земли, предотвратить союз неведомых грозных пришельцев с половцами. Великий князь киевский Мстислав послал гонцов ко всем русским князьям, в том числе к великому князю владимирскому Юрию: «Аще сим не поможем, и предадутся половцы татарам, то тяжчае ны будет», а сам «начаша воинство велие совокупляти». На рубеж половецкой земли вышли князья и войска киевские, черниговские, смоленские, ростовские, галицкие, волынские, шумские, несвижские, путивльские, курские, трубчевские, дубровские, «друзи мнози князи» со своими дружинами, включая -- по Татищеву -- даже новгородское войско во главе с Михаилом Всеволодовичем, будущим князем черниговским и киевским... Не явился в поход лишь Юрий Всеволодович Владимирский. А ведь его сильное войско, наверное, могло бы решить исход битвы на Калке... Получается, предал князь общерусское дело? Ой, не спеши, любознательный читатель. Никого он не предавал и был даже неизвестным героем того тяжкого года. В том 1223 году он собрал рать, включавшую новгородцев и псковичей, и двинул её на запад, чтобы помочь эстам в борьбе против немецких захватчиков. Это -- подлинная правда, как бы символизирующая собою те давние события в истории нашего народа, вынужденного сражаться на два фронта... Хотя и задумаешься задним числом, а не лучше б было отважному Юрию, помочь своим на той злосчастной Калке-реке…
В том же году, как пишет Генрих Латвийский, новгородцы снова направили к эстам князя Вячко, поручив ему «господство в Дорпате [то есть Юрьеве, Дерпте, Тарту]», и, «чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов, отдали ему подати окружающих областей». Однако судьба этой древней крепости и всех прилегающих земель эстов была предрешена. Епископ крестоносцев Альберт съездил в Германию за военной помощью, и в следующем году Юрьев пал. Когда «русские все сбежались к воротам для отпора», крепостная стена, забросанная камнями из баллист и зажигательными горшками, была взята приступом. Последние русские воины во главе с князем Вячко погибли в детинце... Постоянно набирая в Западной Европе подкрепления, захватчики продвигались все дальше на восток и непосредственно перед нашествием Батыя вышли к границам псковско-новгородских, литовских и галицко-волынских земель.
В 30-е годы XX века руководитель национал-социалистического движения в Латвии Э.Крёгер признает, что немцы всегда относились к коренным жителям Прибалтики «примерно как к туземному населению колонии». Лишь во второй половине XIX века реформа городских самоуправлений в России дала возможность «ненемецкому» населению хотя бы в городах участвовать в управлении общественными делами.
Любопытно, что в небольшом прибалтийском регионе немцы умудрились воспроизвести наглядные образцы тех двух главных направлений колониальной политики, которые впоследствии были осуществлены с аналогичным результатом англичанами и испанцами в Америке. Вспомним, какую войну на уничтожение развернули против индейцев бравые англичане и как порабощали туземцев испанцы. В действиях просвещённых британцев можно усмотреть аналогию с кровавым геноцидом, проводимым орденом в Пруссии и, соответственно, испанцев – с деятельностью крестоносцев в Ливонии, когда захватчики позволяли себе некоторый гуманизм. Немецкий историк Генрих фон Трейчке писал в 1862 году: «При роковом столкновении смертельно враждующих рас кровопролитная дикость быстротечной войны на уничтожение является более человечной, менее возмутительной, чем ложно милосердная вялость, которая покорённых обрекает на одичание, а победителей либо ожесточает, либо низводит до тупого существования сродни побеждённым».